20 лет спустя

 

Мы не виделись двадцать лет. Во время оно

нас уже поджидал бы челнок Харона,

но в эпоху инфантилизма избыток мудрости книжной

нам взрослеть не даёт. Я недавно слышал,

что дожить до возраста Мафусаила

скоро будет проще, чем раньше было.

*****

В квартире влажно и темно,

покрыто коркой дней окно,

скрипит трудяга древоточец,

и с полом притолока хочет

 

совпасть, чтоб в сентимент не впасть.

Для вещи благодать — пропасть,

в азоте будней раствориться,

не вляпавшись в передовицы.

 

Вещам неведом безотчётный,

слепой мандраж; они стоят,

бессмысленны на первый взгляд.

 

Когда же постоялец — потный

от ужаса — кричит о щах,

крик отражается в вещах.

*****

Метель стирает купола…
Откуда в память затесался
сей лейтмотив? Белым бела
трава от пыли. Зной остался
таким как летом был. Земля
белей от пыли, не от снега.
И номинальная зима
заносит след и человека,
его оставившего.

21.02.06

Venise

Ночь в Венеции

Бутылка сумрачного кьянти,
залив, Венеция. Темно.
Задёргиваю полотно
тумана. Флорентинец Данте

и Тасс, и стройный Ариост
со мной разделят этот вечер.
За всех, с кем ожидает встреча,
провозглашаем первый тост.

Зачем грустить? Залив, темно.
В загонах мерно спят гондолы.
Сипящий звук тростинки полой…
Всё это снится мне давно.

1996

*****

Bouteille de Chianti envoûtante,
Venise, sa baie, nuit bavarde…
Je baisse le store de brouillard.
J’attends des hôtes. Venez, cher Dante

et Tasse, Pétrarque et Arioste
pour partager cette ivre lueur.
Avec tous ceux qui sont ailleurs
nous porterons un ardent toast.

Pourquoi laisser le vil chagrin
nous rattraper ? Dormez, gondoles !
Un son de flûte dans l’air frais vole.
Mes rêves me quittent comme chaque matin.

Belle Belgique

Король:

 Как мой колпак мне давит на виски,

какая темь вокруг, как воздух переперчен.

За окнами из глаз горящих смерчи

заносят разноцветные флажки.

Бельгийцы, я уже почти ушёл,

и если здесь моё — увы! осталось тело…

Где мой шарман? Скажите ей, чтоб пела.

Бельгийцы, я вас спас от худших зол.

 Шут:

Когда бы ты один ходить привык,

когда бы знал, что скромный сердолик

горит на солнце не тусклей рубина,

когда бы в кровь твою вернулись вина,

которыми ты услаждал досуг,

не так страшился б ты загробных мук.

 Король:

 Молчи, дурак, и стены могут слушать,

когда властитель испускает душу!

 

*****

Ночная песня душу бередит.

«Эй, перепёлка!» — «Спать пора». Сбежала.

Стучит окно, колючей пряжи жала

блестят в луче, как сколотый гранит.

Фиалки яд стекает по кинжалу.

Мой Эльсинор – за крепостной стеной,

плеск звёзд во рву наследство отмечает.

Скрип коготков, игра щелей свечами

рисуют тени за больной спиной.

Тлен гобеленов память истончает.

Часы бегут, ты глух и хочешь спать.

Голь дымохода, как дыра в кармане.

И капель стук о тёмный сказ фонтана

крадётся снами – заковёрный тать.

Кувшин разбит, в угаре спит охрана.

Отец простит, на то он и отец…

 

1996

Automne

Осень заповеданная

Миндалины неба опухли,

обложены в три этажа.

Окалина тополя жухлая

с понурой травой на ножах.

Глаза зазеркалья дрожат,

ангоркой укутаны угли.

Резиновой пыткой измято

отёчное тело земли.

От дрязги с дождём глуховатый

рябеет и горбит залив –

брабантское кружево взбив,

торгует купец вороватый.

Разлукою пахнет железо,

верблюжьей промокшей тоской.

Словарь, точно шкура облезлый,

глоссарий, как заяц косой,

снимают строку на постой

с мерцающим рифмой обрезом.

Сопревшие тайны друидов,

замшелые срубы стиха –

песчаных пород монолиты,

заросших дорог сторожа…

И, словно с мороза, дрожат

задетые горькой обидой

чуть влажные губы волчат.

 

1996

Восьмистишия

*****

Усталость, невозможность отдохнуть.

Так хочется за дымку заглянуть,

которой затянуло небосвод,

но ветер распрямиться не даёт.

Кем соблазнён? Когда я согрешил?

Когда был выжжен тайный сад души?

В причудливом сплетении ветвей

царит воспоминаний суховей.

 

*****

Ночного беспокойства торжество.

Густое непрозрачное стекло,

в луче настольной лампы серебрясь,

не разрушает – крепит с ночью связь.

На облетевший день зла не держу,

я на его листе себя пишу.

Но, недовольный росчерком пера,

сминаю лист в преддверии утра.

 

2004

Возвращение

Серый войлок в зените пропитан водой —

не угроза уже, но ещё не гроза.

Там где был я вчера, снег на елях лежал,

а сегодня мне климат назначен иной.

Не паломник я здесь, не наместник… Ловец

человеческих душ? Но порой, ни души

не встречает прибывший из Рая гонец.

И в толпе бесприютней ему, чем в глуши.

 

2007

XVIII

Век восемнадцатый

 

Вовеки проклято барочное болото:

на стенах гипс и прах,

виньетки, позолота

и пухлый купидон на розовых листах.

Миндальный пастушок, распутница-пастушка,

Венеры оплывающая тушка,

паркетный скользкий шаг,

фонтан садовых брызг.

Во всём истерика и сыромятный хлыст.

Да! Предки были крепкие ребята –

травили дичь, громили в поле супостата,

без содрогания палили по друзьям

и пили лихо за улыбки милых дам.

А мы – не те. И даже для поэта

сама идея соучастия запретна.

Все слабы так, так нежен наш покой,

что расползаются секунды под рукой.

 

 

© Игорь Маскин 1994

Orient

По образу и подобию своему

жара выплавляет день, призывая тьму.

Восток, припадая к воде, на колени встаёт,

кланяясь каждому, кто пройдёт.

 

В этом есть безразличие тростника,

вечность змеи, пожирающей собственный хвост,

мудрость песка, беззаботный напор ростка.

(Воображенье на марше nach Osten… Ost).

 

Лето. Восток похож на большой гарем –

много стражи и страха, но мало снов.

Память становится жёсткой как грани гемм.

Все высыхает – и листья, и в жилах кровь.

 

Саван сирокко. За маревом горы в ряд,

как караул почётный, себе верны.

Тризне такой позавидуют меч и яд.

Много работы у плакальщицы-сосны.

 

В трауре белом до первых осенних дождей

будет скорбеть об ушедшем земля-вдова, —

вечно в неволе, в пыли, в духоте ночей, —

верой в беспечность пред Вечностью неправа.

 

По образу и подобию своему

жара выплавляет день, призывая тьму.

Восток, припадая к воде, на колени встаёт,

кланяясь каждому, кто пройдёт.